Блокада Ленинграда глазами участника обороны, часть 1 Давайте я сейчас расскажу про своего любимого дядю Петю. Это был муж маминой средней сестры. Такой человек, как Петр Лукьянович Сопильняк, мог украсить любое собрание – и людей, и персонажей. Это был один из самых оригинальных и искрометных людей, которых я только видела.
Вот как он появился в нашей семье. Сначала несколько слов о тете Зине, его жене. Надо сказать, что редко бывает, чтобы дети в одной семье были так непохожи друг на друга характером, как мамины братья и сестры. Но сейчас о средней сестре. Если моя мама была ранимая, нежная, мнительная, чувствительная, то тетя Зина – настоящая веселая хулиганка. Ее бесшабашный нрав, энергия, острый язычок и склонность к спонтанным решениям всегда причиняли бабушке бездну беспокойства.
Оставшись в 1923 году вдовой с четырьмя детьми, бабушка стала зарабатывать на хлеб как портниха. У нее были золотые руки. Когда муж умер, ей исполнилось 34 года.
Вот история про бюстгальтер. Когда 11-летняя девица решила, что ей пора носить лифчик, она стянула у бабушки кусок ткани и что-то себе лично смастерила. А потом оказалось, что она извела рукав от платья, которое бабушка шила из уникальной контрабандной ткани.
Когда это выяснилось, тетка три дня вместе со своим лифчиком отсиживалась в огороде. А бабушка не знала, как усмирить заказчицу, обещала ей обязательно достать материю и закончить платье. А сделать это никак не получалось, потому что возили «оттуда» (оттуда - это из Польши) не рулонами, а отрезами, и никак не удавалось подобрать что-то подходящее. Вернуть деньги за весь отрез тоже не получалось, потому что он стоил баснословных денег. Я уже забыла, как все закончилось, но в любом случае очень плохо для бабушки.
Сахар был недоступным деликатесом, поэтому бабушка выдавала всем детям по конфетке на весь день, чтобы пить с ней чай. Так мама говорила, что Зина, которая была старше её на 5 с половиной лет, быстро съедала свою конфетку, а потом молниеносно облизывала мамину. Малышка тихо плакала в уголочке, а десятилетняя обидчица пила чай со сладким и торжествующе поглядывала на плаксу.
Сама тетушка любила вспоминать, как они с девочками обманывали извозчиков. По вечерам они любили сбиться в стайку, всем вместе взять извозчика, а по дороге потихоньку вываливались в снег и исчезали, сопровождаемые бранью и криками обманутого бородатого мужика.
У бабушки после Гражданской войны оставались последние непроданные сережки, так тетя сдала их каким-то побирушкам в пользу Коминтерна.
В Москву семья перебиралась в несколько заходов. Первым уехал мамин брат – учиться на парикмахера. Он был подростком, работал подмастерьем у родственника и спал у него же в закутке на подоконнике. Потом туда перебралась старшая мамина сестра, которая уже была замужем. Бабушка с младшими сначала оставалась в Житомире. Но жизнь их так быстро менялась к худшему, что она оставила девочек 15 и девяти лет в надежде, что старшая присмотрит за младшей, и поехала готовить место для переезда – квартиру, работу. Через две недели она получила телеграмму – встречай тогда-то. Каков же был её ужас, когда на вокзале оказалась только тетя, и то проездом. Оказалось, она завербовалась на строительство Магнитогорского комбината и ехала дальше на Урал уже в группе комсомольцев. А девятилетняя мама осталась одна в их квартире.
Мама вспоминала, что путь в туалет был через какой-то коридор, и в его пол бились крысы толстыми спинами, поэтому она сидела ночами, поджав ноги, в углу постели, и была готова лопнуть, но не пойти пописать через этот коридор ужаса.
Есть она ходила к какой-то тетке, которая не очень озаботилась, что ребенок остался один. Она спросила, хочешь жить у нас? Ну не хочешь, как хочешь. Сказать по правде, тогда ни у кого негде было жить – все ютились и выживали.
Через два дня бабушка уже была в Житомире и забрала брошенного ребенка с собой.
В Магнитке тетка тоже не задержалась. Спустя 2 недели она уже вернулась в Москву. Счастье было, что тогда режим еще не рассвирепел окончательно, и её побег со стройки коммунизма сошел ей с рук.
Это была востроглазая девушка с пышной грудью, осиной талией, мелкими белыми зубками, веселая и неукротимая. Вся эта роскошь весила 42 килограмма и была украшена сверх того пушистыми кудрявыми волосиками и мгновенной словесной реакцией. Выскочила она замуж в 16 лет, но ненадолго. Ровно через год решительно вернулась к бабушке уже вместе с новорожденным сыном. Теремок пополнился любимым внуком. А еще через год она завербовалась на Камчатку и уехала, оставив сына на попечение бабушки и сестры.
Вот тогда и появился в нашей жизни дядя Петя. Что говорить, любовь, она и на Камчатке догонит. Дядя Петя был из тех украинских крестьян, которых искали для гренадерского полка – этакий кудрявый великан и красавец. Тётка им гордилась до невероятия. Кто бы с кем бы ни познакомился, она всегда дожидалась своей очереди и тихо спрашивала, а какого он роста, этот новый кавалер. И всегда удовлетворенно вздыхала.
Редко бывают такие связанные навеки и одновременно смешные пары. За всю их жизнь я не помню дня, чтобы дядя не пошел встречать ее после работы, даже если болел, даже если валился с ног от усталости. Вообще тетя закончила финансовый техникум, но бухгалтерская работа была скучной для нее. Последние годы она сидела кассиром в булочной рядом с домом. У нее были два выдающихся качества – феноменальная скорость счета и абсолютная честность. Это делало её известной на всю округу. А ей нравилось общаться с народом с утра до вечера.
Дядя Петя очень любил ее бойкий нрав и серьезно объяснял мне, что он ходит встречать тетю, чтобы она никого не побила.
Вот один из поводов для драки. Напротив её кассы в отделе по приему бутылок стоял тихий согбенный еврей с таким унылым носом, что пройти мимо него и не высказаться для местных пьяниц было очень зазорно. Дядя говорил, что как только его обижают, Зина берет счеты, запирает кассу и идет бить обидчиков. Так надо помогать жене.
Сказать по правде, тот, кто ее собрался бы обидеть, три дня бы не прожил. Но мужнина преданность и солидарность здорово ее поддерживали.
Вот пример ее молниеносной схватки с каким-то полковником, жившим в соседнем подъезде. Зашел он как-то за свежим хлебушком после работы, а тут этот стоит, носатый, тихий, и портит своим видом людям настроение. Ну, полковник зычным голосом и спрашивает, чего этот Мойша еще тут, а не убрался в Израиль помогать своему племени. Унылый привычно промолчал, а тетка сразу своим звонким и акающим московским говорком спросила, а чего это ему надо туда ехать. У евреев, слава Богу, там все в порядке. Это вам надо туда ехать, товарищ полковник, это ваших там расколошматили так, что надо спасать, пока не поздно. Булочная была полна народу. Все ржали так, что хлеб падал с полок.
Командир убрался весь красный, и я своими глазами видела, как вечером он по дороге домой заглядывал в витрину, и если видел тетку на ее троне, проходил мимо, предпочитая ужинать с сухими корочками, лишь бы не попасть опять на дерзкий веселый язычок. Знай наших.
В 1940 году тетке наскучило сидеть на Камчатке, и бабушка в очередной раз получила телеграмму: «Встречай, целуем. Зина, Петя». Так страна узнала про Петю. Ну, мои были уже ученые, лишних вопросов не задавали. Сказано – Петя, значит, так тому и быть.
29 января 2014 года.
Продолжение тут:
Блокада Ленинграда глазами участника обороны, часть 2
П.С. Снимок сделан как раз перед отъездом на Камчатку.
Отзывы
|
